Эссе. Размышление о символе

Дитя – это кто? Это ребёнок, малыш, дочь, сын. Ещё кровинка, кровиночка – это всегда с местоимением – моя, твоя. Более характерно для женской речи, конечно, это вытекает из смысла слов. И хотя кажется несовременным, встречается в быту и в поэзии.

В упоительном освоении материнской роли молодая мама может переходить на более архаичный язык. И сюда же, кстати, относится очень распространенное сейчас обращение к своему ребёнку – котёночек, зайчонок и т.п. Мой маленький сынок, слушая, как его эрудированная мама разливается в перечислении всех известных ей детёнышей, нежным голоском сказал: «Я всезверёк», обнаружив способность к обобщению. Часто любящие родители называют ребёнка «моё сокровище» и «моё солнышко». Но эти слова, как и некоторые другие из перечисленных, могут быть обращены и просто к возлюбленным.

Дитя - это что? Это слово, которым в современном русском языке мы практически не пользуемся. Но очень хорошо понимаем, когда встречаемся с ним в поэтических произведениях или в старых текстах. Дитя – слово среднего рода. Возможно, это совпадает с понятием «душа» в некоторых философско-религиозных подходах, где душа не имеет пола, и рождается в женском или мужском теле в зависимости от задач, которые ей предстоит решать. Например, личностно зрелые люди, задумываясь о своём родительстве, хотят просто ребёнка, а не мальчика или девочку. Желание иметь ребёнка определенного пола, как правило, связано с неосознаваемыми потребностями в разрешении внутренних проблем. Вариантов немало. Один из них: женщина может хотеть только мальчика, если у неё есть потребность в безусловной мужской любви, не получившей реализации в отношениях с отцом.

Для меня понятие «дитя» чудесно вписывается в знаменитую историю Платона о половинках, которые стремятся встретиться. Только я увидела её немного по-своему. Специально прочитав «Пир» Платона с версией о том, как выглядели некие пралюди до того, как разгневали богов, я поняла, что мне ближе тот облегченный вариант, без натуралистических подробностей, который дожил до наших дней и активно используется в текстах о любви и, вообще, довольно устойчив в нашей речи. То есть ближе этот вариант не только мне.

Итак, когда-то человек был цельным существом без разделения на женщин и мужчин. Но боги разгневались на них за что-то и разделили на две половины – мужскую и женскую. И с той поры каждая из них стремится встретить именно свою половину, с которой некогда составляла целое. Моя метафора состоит в том, что когда половинки соединяются, действительно появляется цельное существо. (Соединение частей = с-частье?!) Но уже другое. Только отчасти похожее на породившие его половинки. Со временем оно начинает осознавать себя как половинка и ищет другую.

Иначе говоря, пока человек не созрел для соединения с другим для ощущения целостности, его пол не имеет значения, точнее, пола просто не существует. Дитя продолжает оставаться тем самым цельным существом, которое было создано слиянием половинок. Пользуясь другим языком, можно сказать: ребёнок полностью счастлив, когда родители есть и любят его. Когда этой любви уже недостаточно, возникает острое желание совсем иной любви, и счастье связано с соединением с другой особью. И это уже не про ребёнка. Цельное существо, не разрушаясь, становится половинкой и, встречаясь с другой половинкой, вновь становится цельным. На биологическом уровне сперматозоид сливается с яйцеклеткой. То, что получается в результате, даже при первом делении невозможно разделить снова на сперматозоид и яйцеклетку. Появляется нечто цельное, которое без них бы не появилось, и которого никогда прежде не было. Дитя уникально.

Материнство

Да, дитя – уникально. Дитя – возможность ощутить свою значимость. Без меня его нет. И я будто не помню, что для этого мне нужен мужчина. Без него дитя у меня не будет. Это вызывает досаду. Это - самоуважение и это - зависимость. Без меня у мужчины не будет ребёнка. И это снова самоуважение, ощущение своей важности и власти.

Дитя – праздник, когда смотрит на меня, веря, что я всё знаю и всё могу. И любит меня просто так. Что удовлетворяет потребность в любви, признании и власти. Дитя без меня не может. Это и ответственность, и самоуважение, и ощущение собственной животной сущности, понимание единства со всем миром.

Дитя - это помеха, когда мне хочется чего-то, а я не могу этого себе позволить: у меня ребёнок. Это - долг, добровольный отказ от своих удовольствий, осознавание себя как родителя.

Дитя – это источник физиологического наслаждения, когда он пьёт моё молоко. Дитя – это ощущение счастья, что он у меня есть, как раз такой, какой мне нужен. Это любовь моя и ко мне.

Это повод для тревоги: как он там без меня? Для гордости: какой он замечательный! Для вины и тревоги: что-то мне не удалось объяснить ему, незнание ему может помешать. Для удовольствия: вот эти его умения - точно моя заслуга. Для покоя: если он – не дитя, то сам разберётся, я не нужна. Вот здесь внутри меня проходит граница: «дитя» - я нужна, «не дитя» – я не нужна. Обретение границы растянуто во времени.

Если дитя – это я, то я беспомощна и зависима. Если дитя – не я, то оно имеет власть надо мной именно потому, что зависит от меня, а я выполняю родительскую функцию.

Дитя – это точка пересечения чужих прежде родов. Родственники мужа и жены становятся родственниками через ребёнка, гены обоих родов переплелись навсегда. И в этом смысле свекровь стала мне гораздо ближе, когда я увидела, что дети на неё похожи.

Дитя – это повод для социального признания и некоторой ответственности перед обществом.

Понятие «моё дитя» сохраняется для родителей на всю жизнь, но именно таким или близким образом обозначается внутри человека только до тех пор, пока собственный ребёнок действительно мал. И всплывает в памяти в отношении взрослых детей в ситуациях судьбоносных или угрожающих жизни. Т.е. в тех случаях, когда дитя действительно нуждается в помощи.

Понятие «дитя» применительно к человеку, несомненно, ограничено во времени. Рубеж – половое созревание. А дополнительно определяется отношением родителя, с одной стороны, и внутренним ощущением себя ребёнком, с другой.

По сказкам и мифам

В старой версии Верного Ганса супруги выбирают верного слугу и жертвуют ребёнком. Комментарий отца и хозяина: «Другие дети у нас ещё родятся, а такого верного слуги может не быть!». Известны истории о том, как ребёнка бросают с саней на растерзание волкам, чтобы спастись самим, есть иллюстрации на такую тему. Как будто дитя – это нечто легко воспроизводимое, поэтому не слишком ценное. Но пригодиться может. Об этом же сюжет «Аленького цветочка» в той части, которая относится к детско-родительским отношениям. Отец обменивает дочь на своё спасение. И хотя колебания сопровождают этот обмен, результат тот же.

Продажа детей родителями тоже довольно распространенный сюжет, особенно в восточных сказках. Ребенок - это имущество, которым родители властны распоряжаться по-своему. А вот тема в Мальчике-с-пальчик: родители приносят детей в жертву диким зверям, поскольку не могут выжить сами и прокормить их. Здесь дети совсем не имеют ценности, это помеха, от которой надо избавиться, когда настают тяжелые времена. Однако это решение сопровождается объяснением, что так надо поступить, поскольку невыносимо тяжело смотреть на страдания детей от голода. При этом мне приходит мысль о том, что чем-то это напоминает каннибализм в более позднем культурном варианте – вроде и не сами съели, другим отдали, но зато делиться скудной едой уже не придется.

Одновременно с этим бездетность, как правило, представляется в сказках большим несчастьем. И один или оба родителя идут на серьёзные жертвы, чтобы получить ребёнка. Возможно, это несчастье так велико потому, что связано с унижением: такой доступной всем штуки нет.

В истории царя Ирода и Иисуса, фараона и Моисея младенец представляет собой потенциальную угрозу. Опасность от него еще в будущем, а уничтожение возможно только сейчас, пока дитя беспомощно. Кстати, современная шутка о поездах и чайниках «Давите их, пока они маленькие!» воспроизводит всё ту же идею. Дитя может быть уничтожено именно потому, что маленькое и хрупкое. И поэтому же оно – дитя.

Когда угроза становится реально осуществимой в адрес Ирода или фараона, младенца давно нет, есть взрослый.

Дитя – это неизвестность. Это тайна, которая разгадывается всю жизнь. Разгадка на каждом этапе может ничего не значить на следующем. Или объяснять многое.

Продолжая рассматривать историю божественного младенца, можно понять, что дитя – это не только нечто неизвестное, но и просто новое. Для того, чтобы новое выжило, его надо спасать, защищать, одарять и верить в него. И хотя это всё никак не гарантирует счастливого будущего, Родитель действует именно так. Потому, что дитя – это то, что меняется, это сам процесс изменений, это то, что существует всегда в настоящем времени. А вот исчезновение его всегда относится к прошлому. Нельзя уловить то самое мгновение. Можно только констатировать: дитя исчезло, это – взрослый человек.