Воображение рисует мне моих детей в будущем как нечто недосягаемое и деликатно отстраненное. От меня, моей старости, гадкого характера и бог его знает, вполне возможно женского одиночества …

Сегодня это все еще внимательная 16-летняя дочка и уже умеющий исчезать 22-летний сын. Его словно уже и нет в моей жизни, хотя многие все еще намекают мне, что он есть и… обязан!..

Мои воспоминания об их детстве и воспитании составлены из разрозненных записок и незаписанных эпизодов нашей жизни.

В свои 18 лет я очень хотела сына и ждала его рождения, зеленая и тощая от токсикоза. Когда он родился, мой жданный и любимый – он не дышал и был синий. Я почти умерла тоже. А когда его оживили, мир вернулся, и это был самый лучший мир, а мой сын был похож на артиста Пуговкина.

У него был повышенный мышечный тонус, поэтому он проторчал с улыбкой до ушей в кроватке, не сгибая колен весь первый год своей жизни, не присаживаясь, мне кажется, ни на минуту. Свою первую молодость я провела, то и дело, укладывая его спать методом похлопывания по спинке, прочитав массу книг при этом. Вторую массу после своего начитанного детства.

В три года Алешу возила в аэропорт смотреть на самолеты и закаты младшая сестра мужа – так она тусовалась, пока я улаживала ее школьные конфликты. Может, это и было главным вкладом в его воспитание? Или нет – с 5 лет он занимался горными лыжами с моим дядей - летчиком, музыкантом и художником - может быть, это сформировало его?..

Когда родилась Юля (дата ее зачатия была вычислена на компьютере, а выношена вся она, как и Алеша - в сдувающей пылинки любви), я готова была носить ее за щекой, но она не помещалась там. Тогда сшила рюкзачок себе на пузо, и превратилась на полгода в кенгуру. Счастливую до глупости. Пока кормила ее грудью, скосив глаза на сторону, прочитала третью массу книг. В 6 месяцев мы обрили ее каштановый шелк на головке и наутро вместо нашей крохи - принцесски вылупился лысый белый пацан, который к тому же отказался есть у меня из рук. Приходил папа на обед, брат из школы, соседка со двора – у них ела. У меня нет.

Знаменитый 1991 год. Мы живем в Алма-Ате, возле базара. Алеше 7 лет, он стал первоклассником и изучает астрономию по учебнику за 10 класс. Однажды мы готовили во дворе манты, когда на него напали казахи, и мы побежали драться, отряхнув муку с локтей. Потом сидели в засаде, чувствуя за собой правоту, а вскоре все-равно спешно покидали теплый край, как настоящие беженцы, продав пианино соседям за 30 серебряников.

Алеша меняет за первый класс 5 школ, пока его чокнутые родители мечутся по стране в поисках решения национального вопроса (Казахстан, Киргизия, Россия). Путч встречаем во Фрунзе, у подъезда с коляской. Годовалая Юля болеет всеми видами страшного кашля, врачи уже не берутся ее лечить. Когда возвращаемся в Сибирь, я принимаю решение обливаться водой на снегу. Минус тридцать, папа на работе, мы втроем спускаемся с двумя ведрами с пятого этажа общаги в загаженный депрессивный двор, скидываем халаты и выливаем воду на головы. Визжим и подбадриваем друг друга. И так много дней, пока не выздоравливаем. К лету покупаем дом и переезжаем на рабоче-крестьянскую окраину нашего университетского города.

1994 год. Я заканчиваю первое свое высшее образование, готовлюсь к госам. Юле 3 года, она застигнута у трюмо с помадой в руке, во рту и на лице обильно розово. Всем смешно, кроме меня. Я грущу, что дочь, похоже, будет дурочкой, тем более, что она совершенно не способна слушать книги дольше пяти фраз…

Алеше лет 9, он возит сестру на санках в детский сад – в утренней темноте и в вечерней. Мы растим помощника. Нам так удобнее, ведь мы работаем и учимся. Почему мне его не было жалко, или все-таки было? Кроме этого, он ездит с пересадкой на секцию горнолыжного спорта – трижды в неделю. Мы растим выносливого и сильного парня. По выходным он конструирует лыжи и санки из пластиковых бутылок, перпендикулярно «Очумелым ручкам» по телевизору. Он у нас Кулибин, мы им гордимся. Но живем как-то в стороне, как мне сейчас видится, своей дурной взрослой жизнью. Мало его любим, что ли… Похоже, он сам себя растит.

Ему скоро 11, завтра он уезжает впервые далеко с ребятами – на Дальний Восток в лагерь Орленок. Дорога в поезде долгая. Я смотрю ему в глаза и, стараясь не краснеть, вручаю сыну на кухне пачку презервативов. При этом рассказываю ему о любви настоящей - с биением сердца и красотой прикосновений, и что она намного лучше простого любопытства и простого секса, почему-то в тамбуре обязательно… Самой противно. Он слушает внимательно и верит мне. Кажется. Когда приехал, привез много снимков, сделанных собственноручно мыльницей. Там – море, океан и… снова море, на обратной дороге. И немножко – пацаны и девчонки на сцене. И никакого тамбура.

Алеше лет 12, он увлекается цветоводством (после астрономии и кораблестроения), закапывает семена в бесхозные колеса на бесплодной земле возле подъезда. В ожидании расцвета тюльпанов и нарциссов мы оживленно беседуем с ним о жизни у окна на кухне. Входит 6-летняя Юлька и говорит жалобно: «Я тоже хочу с вами поговорить, только не знаю, о чем!..». Смеемся. Все вместе. Решаем запомнить, чтобы смеяться и впредь.

В 14 лет он едет на каникулы в Петербург с классом. И пока остальные дети посещают плановые мероприятия, мой сын заходит в зоомагазин, просит («Я из Томска, организую поставки!») провести его в цех производства аквариумов. Там он запоминает (!) названия герметиков (клей такой), толщину стекол и всякие секреты аквариумистики. Мистика начинается сразу по приезду – цех открыт в его комнате, линолеум изрезан ножом, на одежде повисли белые сталактиты герметика. Алеша счастлив. Первые жители его стеклянных домов – белые человекообразные лягушки из Питера. Они стоят на задних лапках во весь свой рост, опершись на стенки аквариума, и подпрыгивают, и плывут на волнах, созданных своим прыжком. Рост нашего аквариумиста – 162 см, вес тоже невелик, голубые глаза весело блестят, а руки - в цыпках. У него дело, бизнес - и он приносит первые доходы. Первая покупка в дом на сумму 400 р. – это большая лепешка мяса, дорогой чай, овощи и сладкое. Ужинали неделю.

Вскоре мы развелись с их отцом-бизнесменом, Юля бросила скрипку, переделанную под ее леворукость, потому что тонкие звуки неизменно вызывали ее слезы. По папе, конечно. Алеша стал нашим мужчиной в доме, и я продолжала его будить словами: «Вставайте граф, вас ждут великие дела». Великие дела ждали в основном меня, ведь я бродила по миру неприкаянной молодой разведенкой в поисках женского счастья, успевая при этом надираться с подругами, работать и получать третье высшее образование.

Алеше 16 лет, полтора года назад я снова вышла замуж - на этот раз за экстрасенса, стала окончательно раскомплексованной и психованной. И теперь живу на грани разрыва со вторым мужем, все это происходит на внимательных глазах моих добрых детей и в моем дневнике:

«Вчера был тошнотворный разговор с Алешей. Оказывается, он считает в своей власти решать мою судьбу. Алгоритм решания прост и гнусен: он расскажет своему папе, какая я сумасшедшая, что бьюсь с новым мужем, выкидываю его обручальное кольцо и все потому, что люблю другого - женатого. Папа сразу же отнимет у меня Юлю и упакует меня в психушку. Там я полечусь, но потом все равно сойду с ума, потому что от меня все уйдут, и я останусь в одиночестве...

Откуда у моего чудного мальчика такие страхи и такое стремление к власти?! Вот что делают неравные браки – между бизнесменами и поэтами. И он так хотел услышать от меня жалобное «Я больше так не буду-у-у...». Профессиональное бессилие (я ведь теперь психологом работаю!) перед его фобией бесит меня больше всего, а к другим он «лечиться» не пойдет, потому что все психологи – психи, как я. Странно, что мы оба шлем друг друга лечиться. Надо подумать про это...

Только что ушли пиявки и лягушки – подружки то есть. Воистину, «когда меня нет, мои друзья думают, что я у них есть...»

Сегодня целое утро кто-то стучится ко мне. Просто стучит в стену и в потолок сверху – прямо молотком, чтобы не показалось, что померещилось. Каждый раз по три раза, как и положено в сказке. Юля сегодня пришла из школы с претензией на писательство – по всем канонам, расписанным в учебнике и заданном учительницей, пришла писать рассказ. Только не знает, о чем. Если бы я знала, о чем! Я бы давно сама села писать, а не графоманничать - без задания учителя. Манничать кашей небесной… Каша манная, обМАН, МАНускрипт, мания… Данное – не манное!

А может, мне действительно не хватает задания от своего Учителя? Все ближе подбираюсь к этой запрещенной долгое время теме – своего Творчества: через психотерапевта Ольгу, через Юлино домашнее задание. Кто же это стучит во мне, хотя не во мне ведь, явно снаружи…

Недавно была в психбольнице на обучающем семинаре, слушала представление случая подростковой шизофрении. Ужас, до чего они не любят людей, эти психиатры - представители. Как обычно, стало страшно от собственной шизы, от потенциальной шизы Юльки. Но, кроме дежурного страха «не сойти бы с ума» появилось новый страх - ответственность за подростков, которых не свести бы с ума!

Весна 2004.

Живу, подрабатываю продавцом. Равнобедренна и умиротворена.

Читаю лекции-семинары, курю. Дружу с третьим мужем, и никто мне не нужен. Больше не с кем просто. Смятение и творчество покинули меня. Сны, от которых тянет понимать себя – тоже.

У папы отпали руки, у мамы – выпали зубы. Безрукие и беззубые мои родители. Повезу им книжки Ошо сегодня вечером, если не надерусь с подружками. При папе запрещено быть нетрезвой, папа закодирован. Алеша вырос, Юля растет – мучительно пробиваясь сквозь либидо и липучесть. Очкарик мой умный, индига…

А мой горный и гордый, непостижимый и вечно увлеченный чем-нибудь сын расстался с первой, равнинной подругой своей, из простых Оль. Он дружил с ней три года, и дружба эта началась с жалости, сострадания. Вскоре после знакомства и привода Оли в наш дом, сын спросил меня: «Мама, ты заметила, что Оля никогда не смотрит в глаза? Она чего-то боится? Как ей помочь?». Наверное, она мало доверяет людям, сказала я, наверное, ее пугали или бросали. И Алеша стал лечить ее недоверие к людям как умеет. Особенно он умеет смешить. Как мы хохотали от его проделок и рожиц! Расстались они после Олиного излечения и, кажется мне сейчас, её стойкого непрорастания никуда. Даже подняв глаза в мир, она так и не стала интересным человеком.

Следующие две подруги последовательно возникают в Алешиной жизни также надолго. Это кажется всем окружающим старомодным и странным «при его-то внешности!..». У моего сына есть еще и внутренности, уверяю я досужих наблюдателей. Они недоверчиво качают головой, жаждая лицезреть нечеловеческие страсти буйной молодости красивого парня.

Сегодня он встречается со своей будущей женой, они вместе уже третий год. Это немодное нынче постоянство радует меня и удивляет – в кого бы, при моих трех браках… Оказывается, целомудрие моих детей – это целая премудрость, без выпирающих наружу корней, но с мощным стволом и разнообразной кроной ценностей. Две их них звучат так: «Без любви – нельзя!» и «Кому многое дано – с того спрос строже». Это я, скромница, им внушила.

Скоро отправлять Юлю в лагерь на Черное море, ей 12 лет и она очень воспитана и застенчива. Про презервативы ей не скажу. И не дам.

Когда дочь вернулась, и мы на вокзале встретили ее с той самой сестрой первого мужа, которая вовремя вставила в Алешину жизнь самолеты – так вот, к нам в машину запрыгнула дикая особа – загорелая и наглая, назвавшись Васькой. Сестра была в шоке, а я откровенно радовалась, что психологической беззащитности моей левши пришел конец. С тех пор «Васька» с нами, мы его тщательно скрываем от отца Юли по ее просьбе, но со мной он в законе.

Юле 13 лет, она плохо учится, ссорится с моим третьим мужем, зато очень аккуратна в одежде, макияже и манерах. Для выплеска негативной энергии она орет зимним вечером на остановке мне в шубу, в грудь – «га-авно-о-о!!!»

Мы с дочкой живем отдельно, Алеше купили квартиру, он успешный и довольно известный в городе аквариумист. К нам он заезжает на своей иномарке только по праздникам, неизменно ласковый и красивый как Бог.

Я болею. Сильно и страстно. С каким-то даже удовольствием. Юля хохочет над моими соплями, которые безнадзорно текут и капают с подбородка на одежду. За компанию решила заболеть и она, видимо, чтобы не быть мне родной матерью. Она периодически нуждается в жестком контроле, и я отзывчиво ору на нее в целях профилактики и профориентации. Любимая моя материнская реприза – ну и не учись, все равно пельменщицей будешь!.. Пройдет три года и диапазон интересов Юли расширится от парикмахера до юриста, пока она еще не решила, но пельменщицы в списке нет.

Когда мой третий брак позади, мы с Юлей – окончательные подруги, верные и преданные друг другу. Ей только исполнилось 15, мне 38. Мы выбрались из лжи и обвинений во лжи, мы спасли ее от первой зачумленной любви с каким-то низкорослым и плохо одетым мальчиком Фуриком, плохо говорящим по-русски. Мне пришлось наступить на шею своей толерантности и обычной царственной отстраненности от личной жизни моих детей. И я не сожалею о том. Фурикофобия теперь позади.

Сейчас ей 16, она прекрасно готовит, иногда учит уроки и спит днем. У нее есть друг, с которым они неразлучны как сиамские попугайчики, они вместе растят его младшего братишку. Юля пишет хорошие сочинения, бойко отвечает на устных предметах, решает на четверку задачи по алгебре и физике, которых я не понимаю категорически. Она дивно ржет от щекотки и радости, редко и искренне плачет, нафуфыривается по утрам, а по вечерам создает в компьютере цивилизацию каких-то симсов.

И целуется со своим Колькой на здоровье.

Книги читает строго по одной в четверть. По одной редкой книжке – в сравнении с моими тридцатью в месяц – о, ужас. По субботам отбирает у меня книжку и прогоняет с дивана, чтобы я устраивала свою личную жизнь. Когда я возвращаюсь – холостая, трезвая и злая, не упрекает. Смеется необидно и терапевтично. Я-то знаю, что в четвертый, в окончательный раз, замуж пойду только после школы. Ее школы. Не надо ей больше тратить силы в борьбе с моими мужьями.

Когда мне грустно и одиноко, она говорит, что я нужна ей и спасает меня от нехороших мыслей и поступков. А я, надеюсь – её. Мы с ней живем по касательной, часто в тишине. Или в галдеже. В жизни живем, как бы даже экзистенциально, безоценочно, взаправду.

Сейчас вымою полы в доме (я люблю мыть и шить, а Юля – стирать и гладить), приготовлю доче борщ (он у меня отменный!), и буду продолжать быть ей позитивной матерью. Почтенной мамашей. Смешной мамзилой. Нудной мамензой.

Относительно дочери я - мама и это такой надежный ориентир, что очередная моя депрессия, или возрастной кризис останавливается и все прочнее застывает в неподвижности, как страшная, но безопасная картинка…

Относительно сына – я скучаю по Алешке. Но никогда не езжу к нему домой без приглашения, боясь нарушить что-то хрупкое и настоящее между нами. Может быть, взаимное уважение друг к другу. Я горжусь его успехами среди людей, любуюсь его человечностью и преданностью некоторым из них, например, его отцу. Я удивляюсь тому, что мою маму он называет на Вы, и собирается строить у нее в огороде свой следующий цех. В том самом огороде, откуда он возил сестру на санках по темноте сибирской зимы. Иногда я сучу ножками от нетерпения, но не вмешиваюсь в жизнь сына без его просьб, соотнося свое материнское любопытство и тревогу с его свободой и правом на ошибки. Знаю, что он благодарен мне за это.

Вот и цитата подоспела, срезонировала: «Нельзя определить своего точного положения на земле, не соотнеся его с какой-то точкой на небе. Что-то там сделать с триангуляцией – это тригонометрическая съемка – с техникой измерений. Человек не может определить, где он находится на земле, безотносительно Луны, или какой-нибудь звезды. Все начинается с астрономии, а потом уже идут карты местности. Если подумать об этом как следует, мозги наизнанку вывернутся. Здесь существует только относительно там, а не наоборот. Рядом с нами существует потому, что есть что-то вдали. Не взглянув наверх, мы никогда не поймем, что у нас под ногами. Подумай–ка над этим. Мы узнаем, кто мы такие, лишь определив, кем мы не являемся. Нельзя двигаться по земле, не коснувшись неба.» (Пол Остер. Храм Луны.).

Мои дети, по образному выражению друга Юли – не прижаты. Свободны, понимаю я. Ответственны, замечает их отец. Нельзя жить без свободы. Нельзя двигаться по земле, не коснувшись неба.